Сорокалетие Победы отмечали с
размахом. То есть не только с салютом, парадом и торжественным возложением
увядших цветов. Кроме всего этого решено было
устроить театрализованное представление, кратко и точно поясняющее всем и
каждому как героически наши предки сначала строили, потом ломали, потом снова
строили. Попутно воздавая вечную славу героям – погибшим и все еще не успевшим.
Вы спросите: А кто будет все это
изображать? Я отвечу: Студенты, конечно. Это сейчас у нас не студенты, а
черти что, если честно. Какие - то непонятные, до предела американизированные
клоны с головой, в которой кроме знаний, забитых вовнутрь так же по - американски
узколобо, помещается только мечта о карьере, которую каждый, ну просто, обязан
сделать. Я как - то попытался с таким вот выпускником местного Гарварда
поговорить о Шекспире. И был на месте убит его ответом, гласящим, что Шекспир –
это паленая водка. И что так оно и пишется – Шекспирт. А как он на карте
Австралию искал... М-да, и это наше будущее. Поэтому,
я уже не удивляюсь когда теперешняя молодежь Вторую Мировую путает с Троянской,
а про то, как Ленин по Красной площади бревно носил – даже анекдотов не знает. А тогда был 1985 год, застой все
еще процветал, а студенты были самой умной и прогрессивной частью населения.
Вот и выпало им ознакомить всех остальных с тем, как трудно она досталась –
победа - то. Молодежь прыгала, плясала, бегала
в разукрашенных футболках и, почему - то джинсах, намекая, не иначе, тем самым
на второй фронт, а вот те, кто постарше... А вот тем, кто постарше, выпала
великая честь изображать памятники. Задача сложная, почетная. Когда тебя,
наряженного по моде 1943 г. два десятка гавриков с криком «Гэть!» подбрасывают
над головой на каком-то хлипком и угрожающе трещащем сооружении... А ты стоишь, обнимая еще двоих,
тоже изображающих подвиг. И самое главное в этот момент – не рассмеяться.
Иначе, какой же это подвиг – если со смехом? Это уже и не подвиг вовсе и весь
героизм – коту под хвост. Вечер был теплый, и погода вовсю
благоприятствовала. Поэтому Шурик решился удивить. – А чего вы сейчас увидите, – сказал
он, выходя в соседнюю комнату. И гости замерли в предвкушении. – Вот. – И Шурик явился пред ними
в военной форме и с каской на голове. – Вот я какой. – Ну? – сказали удивленные гости.
– Откуда это у тебя? – А. – Шурик небрежно поморщился,
подумаешь, мол. – Выдали. Буду статую на празднике изображать. – Круто, - оценили гости,
потрогав. Шурик так и сидел, довольный – в
зеленой гимнастерке и широких галифе, барабаня пальцами по лежащей рядом каске.
– Пора нам, – сказали гости,
дождавшись, когда окончательно стемнеет. – Я провожу. – Шурик поднялся,
надел каску. – Ты б хоть переоделся, –
посоветовали ему гости. – Зачем? – искренне удивился
Шурик. И, правда, зачем? Зачем
переодеваться – снимать гимнастерку, каску, вылезать из сапог... зачем? Если в
форме намного интереснее. – Пока, Шурик. – Гости стукнули по
каске на прощанье и полезли в автобус. – Пока, – сказал Шурик. И
развернулся в сторону дома. – Товарищ солдат, – услышал он
внезапно, – подойдите ко мне. Прямо перед ним стоял патруль.
Капитан и два курсанта с азартными лицами гончих волкодавов. Ничего плохого от нашей Армии
Шурик не ожидал. «Ну что плохого может сделать родная Армия студенту?», – думал
он, наивный. Шурик подошел и уставился на
капитана заинтересованно. Капитан полминуты его пристально рассматривал, а
потом поднес ладонь к виску и хищно произнес: – Начальник патруля капитан
Соловьев. Ваши документы. – И протянул руку требовательным жестом. – Какие документы? – не понял
Шурик.
Все свое ношу с собой – говаривали
древние. Но какие еще документы, если все, что ты с собой носишь – это форма
образца 1943 г. и голова в стальной каске. – Военный билет, увольнительная, –
терпеливо пояснил капитан. И тут Шурик понял, что в отношении
вреда, не наносимого Армией студентам и ему, Шурику, лично, он до сих пор ошибался.
– Товарищ капитан, – быстро
затараторил Шурик, надеясь, что все это глупая шутка, – я не солдат, я студент.
Я документы могу принести, если надо... я живу рядом... – Не надо, – отрезал капитан, и его
курсанты напряглись. – Не надо приносить документы. И без них понятно, что
никакой вы не студент, а самовольщик... – он на секунду задумался и решил: – Из
Трехизбенки. Там сейчас как раз учения. После этих слов капитан
принюхался. Он мощно втянул воздух сквозь ноздри и довольно заулыбался. Шурик тоже понюхал. Только его
улыбка была не довольной, а скорее недоуменной. Потому что пахло от него. Ну,
подумаешь, бутылка пива. – Ага! – капитан плотоядно
сощурился. – Дело ясное. Вызывай машину, Сидоров. Шурик тоскливо посмотрел в темноту
родной подворотни: «А вдруг! Рвануть сейчас и пусть потом ищут». Но на его
запястье сомкнулись стальные пальцы Сидорова. – Ша, Маша! – прорычал он. И
обнажил клыки. Дежурный в комендатуре разглядывал
Шурика целых полторы минуты. И с каждой секундой делался недоуменнее. – Вы его где добыли? – спросил он,
когда недоумение заполнило его по самое горло и ничем не сдерживаемое хлынуло
через рот. – Самовольщик, товарищ майор, –
влез с пояснением верзила Сидоров. Он всю дорогу до комендатуры цепко держал
Шурика за руку. – Из Трехизбенки. Капитан Соловьев согласно кивнул. – И пьяный, – добавил он. – Да? ‑ рассеянно удивился майор.
– А почему он в форме сорок третьего года? И в каске? – Гм, действительно. – Капитан
посмотрел на Шурика. – Шпион, что ли? – Я студент, – угрюмо простонал
Шурик. – Как служить так вы все студенты,
– привычно проворчал майор. – Ладно, разберемся. А пока... запри его, Сидоров. – Есть! – И довольный Сидоров
поволок Шурика в камеру. Ночь Шурик провел в комендатуре.
Утром, наконец - то, разобрались. – Извини, студент, – сказали ему.
– Бывает. И засмеялись. Но отпустили. И
Шурик, добираясь домой, грустно думал: «А так ли она нужна мне, форма эта?».