Станислав Сахончик
На стене моего служебного
кабинета уже много лет висит маленький
белый вымпел с трехцветным, похожим на российский, флагом, и гербом,
изображающим башню на вершине горы и надписью «Crna Gora». Это память о
нескольких месяцах, проведенных в маленьком
черногорском городке Биела, где
наше судно проходило капитальный ремонт на судоремонтном заводе «Велько
Влахович». До этого мы участвовали в
нашумевшем подъеме остатков сбитого корейского «Боинга» на Сахалине и
обеспечении кораблей восьмой оперативной эскадры в Индийском океане, где
пароход изрядно поизносился, оброс водорослями
и даже начал изредка дымить. Раздав горючее по кораблям, промыв и
провентилировав топливные танки, судно через Суэцкий канал вошло в Средиземное
море и затем в Адриатику... Адриатическое море прекрасно во
все времена года, и февраль отнюдь не
был исключением – плюс 20 градусов по Цельсию. Бухта возле города Херцег-Нови
была окружена высокими горами, у подножья которых теснились нарядные белые дома с красными черепичными крышами, а на входе в бухту угрюмо серели некогда грозные форты старой турецкой крепости Топла. На горизонте
выделялась заснеженная вершина горы Ловчен - символа Черногории. Вообще здешний
пейзаж поражал всеми оттенками ярких красок и очень напоминал красивую
открытку, создавая ощущение какой-то нереальности. Так красиво просто не могло
быть. Мы, приученные к скромному обаянию русских пейзажей, долго к этому
привыкали. Местные жители называют свою страну на итальянский манер
«Монтенегро», что и означает «Черная
гора»… Якорь с плеском вошел в лазурную,
без морщинки, гладь внешнего рейда живописной
Которской бухты, стих гул машины, и звенящая непривычная тишина надолго поселилась в каютах
и кубриках. Закопченные заводские буксиры аккуратно ввели судно в плавучий док.
Закрылся батопорт, насосы откачали воду, и корпус танкера грузно повис на
кильблоках. Было немного странно и непривычно видеть громадное перо руля и бронзовые лопасти гребного винта, изъеденные коррозией пластины катодной защиты
и густую «бороду» тропических водорослей и ракушек - все то, что всегда
находится глубоко ниже ватерлинии и обычно недоступно глазу. Первая неделя незаметно прошла в обычных ремонтных хлопотах
и взаимных знакомствах. «Юги» оказались весьма дружелюбными, свойскими
мужиками, некоторая несхожесть языков
абсолютно не мешала взаимному общению, а
обнаружившаяся их типично славянская склонность к потреблению спиртного
наталкивала на всякие грешные мысли. Одно омрачало бытие - не было увольнений в
город, не было денег, а мы, долго пробыв
в море, здорово тосковали по земле, и
просто рвались на сушу. Тем более что жить приходилось на судне, стоящем в
доке, без камбуза и отопления. Народ начал проситься на берег. Капитан, скрепя сердце, все же разрешил
половине экипажа сходить искупаться на маяк. С того дня и начался отсчет нашим приключениям...
Купание
красных моряков
Сходящие на берег были собраны в
столовой экипажа, до слез проинструктированы помполитом Леонтьичем о правилах поведения за границей,
получили сухой паек, и радостно галдящей толпой
ринулись к трапу. У трапа стояли я (поскольку в этот день был вахтенным
помощником) и капитан, заранее уже обеспокоенный последствиями увольнения (он
слишком хорошо нас знал). Капитан
исподтишка показал кулак двум
штурманам, слишком уж бурно радовавшимся предстоящему свиданию с берегом и
тяжело вздохнул. Мы проследили за тем, как шумная толпа моряков, с двумя гитарами и
магнитофоном миновала заводскую проходную и в быстром темпе потянулась в
сторону маяка. -
Доктор, возьмите мой бинокль и с сигнального мостика проследите за
нашими. Ежели кто зайдет по дороге в магазин, - сообщайте сразу, - сказал
капитан перед уходом. - Не дай бог, спиртного купят да напьются! Оскандалимся
же на всю Европу. - Так у них же денег ни динара нету, Владимир Сергеич, на что
брать-то? - Эти найдут на что, - обреченно
махнул рукой капитан и скрылся в каюте.
Я взял на мостике капитанский 15-кратный бинокль и посмотрел в
сторону маяка. Судно возвышалось над доком метров на 10, и весь городишко Биела
был как на ладони. Народ, дойдя до маяка, уже разлегся на камнях позагорать, а
кто посмелее - уже залезли в воду. В магазин никто не бежал, о чем я с
сознанием выполненного долга и доложил капитану. Кроме того, нашлись более
достойные объекты для наблюдения - в соляриях окрестных отелей загорала
«топлесс» масса особей женского пола в самых различных позах. Купаться никто из
местных и приезжих не рисковал, все же февраль, температура всего-то плюс 22
градуса, что по местным меркам явно не сезон. Насладившись зрелищем томно
загорающих дам я, с сожалением, положил бинокль обратно и поплелся заниматься
обычными дежурными делами. Надо было наблюдать за сварщиками, позаботиться об
обеде, да и вообще у вахтенного помощника всегда масса самых разных занятий. Кроме того, сам Леонтьич, пыхтя и
отдуваясь, забрался на сигнальный мостик и
оттуда в бинокль, словно адмирал, озирал окрестности маяка - страховался.
Однако все же не уследил! Видать, тоже на
пышных дам отвлекся. День заканчивался, и вскоре из
увольнения должны были вернуться наши. И
они вернулись вовремя. Но как! Нестройная колонна, пошатываясь и оглашая
окрестности пением, тащилась, перемешавшись с местным населением (тоже активно
подпевавшим) подошла к воротам завода, которые сразу гостеприимно раскрылись во
всю ширину, и направилась к плавучему доку. Все это здорово смахивало на
первомайскую демонстрацию где нибудь в России. Потрясенные капитан с Леонтьичем
молча созерцали за «восползанием» личного состава по многочисленным трапам дока на палубу
танкера. Черногорцы снизу орали «Живели Русия!» и махали руками -
прощались. Народ кое-как разошелся по каютам,
а с командным составом начался «разбор полетов». Выяснилось, что черногорцы,
здорово удивившиеся, что наши купаются в такую холодину (а море прогрелось
только до 20 градусов, что по их понятиям очень холодно), быстренько притащили
на маяк «для сугреву» несколько бутылей сливовицы и бочонок домашнего вина.
Слабые возражения на эту тему просто не принимались, а разговор об отсутствии
денег вообще был воспринят как личное оскорбление. Началось легкое застолье, плавно переросшее в
бурную демонстрацию истинно славянской дружбы с распеванием русских песен под
гитару. При этом некоторая несхожесть языка абсолютно никого не волновала. В общем,
«купание красных моряков» удалось
на славу - все участники огребли по выговору, зато местное население чрезвычайно
зауважало «русску марнарницу» за широту души и все последующие шесть
месяцев ремонта мы прожили почти как у себя дома.
Подвиг парторга Васи
Крановый механик Василий Сергеевич
Суходеев был мужиком серьезным, малопьющим, по партийной линии взысканий не
имевшим. С политотдельскими офицерами Вася благоразумно не ссорился, занятия
посещал, конспекты ленинских работ вел регулярно, политику партии понимал
правильно. Судовые краны и грузовые стрелы содержались в исправности, В общем,
с подачи начальника политотдела бригады единогласно
избрали Васю судовым парторгом. При всей положительности васиной натуры его существенным недостатком было полное
отсутствие чувства юмора. На грубоватые шутки и подначки, неизбежные в морском
мужском коллективе, он реагировал
неадекватно - искренне обижался, чем только поощрял дальнейшие шутки.
Поскольку повод подшутить над ним всегда находился, Вася часто ходил надутым. В увольнения на берег мы сходили,
как тогда было положено на флоте, группами по пять человек под командой
старшего и «до слез» инструктировались помполитом по поводу всевозможных
провокаций со стороны агентов мирового империализма. Поэтому наши походы на берег, особенно вначале, часто
напоминали вылазку группы глубинной разведки на территорию противника. Потом-то
конечно, попривыкли, и перестали всех опасаться, но, по незнанию европейских
обычаев, стали попадать в разные истории. Однажды Вася, будучи старшим группы увольняемых матросов из боцманской
команды, поехал на автобусе по побережью, решив после вахты покупаться на одном
из живописных маленьких островков Которской бухты. А островок этот, как после
оказалось, был совсем непростой - на курортный сезон его арендовали французы
под нудистский пляж. Ничего не подозревавшие морячки взошли на рейсовый «ферри -
бот» и поплыли на остров. Сойдя на берег, купили билеты, сняли одежду в
раздевалке и через дверь в ограде прошли на пляж. И тут-то началось… Увидев толпу совершенно голых
мужчин и женщин, ребята, конечно, подрастерялись, тем более что охранники
сразу же попросили их снять плавки, как
это принято в подобных местах (одетой в плавки ходит только охрана). Матросы
быстро выполнили команду, но, увы, закономерная
физиологическая реакция молодых изголодавшихся в море организмов заставила их плюхнуться животами в песок и отвести глаза куда-нибудь
подальше. А вот Вася плавки снимать категорически отказался. Ишь, мол,
лягушатники, чего захотели! Партийный орган им покажи. Разумеется, голозадая французская
общественность была глубоко возмущена такой вопиющей бестактностью, и наших
морячков быстренько с пляжа, что называется, «выперли со свистом». Ребята с горя в кустах «уговорили»
литровую бутылку «Звечево бренди» и
прибыли на пароход слегка навеселе. Никого это, в принципе, особенно и не
взволновало, если бы не история с пляжем, о которой Вася, как честный человек и
коммунист, вечером доложил капитану. Партийная организация судна в глубокой задумчивости собралась в каюте
помполита, чтобы обсудить «текущий момент». Что-то надо было делать, но что - никто
не знал. Грозившую затянуться патовую ситуацию разрядил «особист», капитан-лейтенант Женя Максимов, прикомандированный
к нам на период ремонта. Он числился на судне четвертым помощником и, для
конспирации, отрастил в море курчавую пышную бороду, за что местные
черногорцы его шибко уважали. Кроме
того, Женя обладал незурядным чувством юмора
и умением «разрулить ситуацию». - Сергеич, у тебя плавки-то какого
цвета были? - Красные! -Ну вот, не мог же ты, понимаешь,
красный флаг перед идеологическим противником спустить. Так что правильно и
сделал, что не снял! В каюте помполита грянул хохот.
Ситуация начальством была понята и оценена правильно. Репутация парторга Васи
была спасена, но народ еще долго потешался
над матросами, смакуя подробности в описании голых француженок и
нудистских порядков. Сошлись на том, что француженки уж больно тощие и
визгливые, а лучше русских женщин никого
на свете просто не бывает.
Леонтьич и басмачи
Пароход вывели из дока и ударными
темпами начали ремонт палуб и надстроек. Естественно, что вся команда тоже
яростно счищала ржавчину, грунтовала и красила. Все, включая капитана, ходили в
перемазанных краской комбинезонах, увольнений
не было, на берег сходили редко, в основном по делам. Удавалось изредка сбегать
в кино в маленький кинотеатр по соседству. Югославы жили по европейским правилам - раскрепощенно, фильмы были тоже не
совсем такие, как в то время у нас, более откровенные. Причем ограничений по
возрасту никто не соблюдал. И тут вдруг с первого мая кинотеатр закрылся на
ремонт, фильмы стали показывать в открытом зале на территории старой крепости, да еще и с 10 вечера. Народ
взвыл - без культурной жизни стало уже невмоготу. Под давлением общественности
капитану пришлось разрешить нам сходить
в кино, но только под руководством помполита и то на какой- нибудь
военно-патриотический фильм (где бы его еще и взять?). Перестраховывался кэп,
знал, чем это может обернуться! Осталось только дождаться подходящего фильма. А
их, как назло, и не было. Завпрод, закупавший в магазине
продукты на камбуз, принес ежедневную газету «Миестна заедница» (которую мы для
краткости именовали «задницей»), в которой было написано, что в крепости будет
фильм «Черные пески» и хроника про битву
партизан на Неретве. Народ воспрянул духом - вроде подходит, название
нейтральное. Сразу собралась делегация к капитану. Тот, прекрасно помня, чем
закончилось коллективное купание на маяке, сразу начал упираться, мол,
неизвестно что за кино. Кликнули завпрода - тот поклялся, что фильм про
басмачей из Каракумской пустыни, киностудии «Узбекфильм». Кэп недоверчиво
сощурился: «А ты - то откуда знаешь?». - Дык, это, тащщ капитан, в
«Заднице» так было написано! Кара-кум, черные пески и значит! - не моргнув
глазом, подтвердил завпрод. «Ну
ладно, черт с вами. Пойдут пятнадцать человек. А вы, товарищ первый помощник, -
официально обратился капитан к Леонтьичу, - пойдете старшим. На всякий
случай!». «Есть!» - грустно ответил Леонтьич, предвидя очередную неприятность
от горячо любимой команды. Вечером дружная компания моряков уже восседала в
креслах летнего кинотеатра. Помполит Леонтьич сидел в середине, подпираемый со
всех сторон дюжими мотористами. Зал, несмотря на позднее время, кишел малышней.
Пока шла военная хроника, Леонтьич сидел
спокойно. Потом пошли титры фильма - восход солнца на фоне голой женской попы
(кино-то было про похождения мамы с дочкой
на испанском курорте «Черные пески»). Леонтьич, не увидев горячо
ожидаемых каракумских басмачей и
верблюдов, тоскливо огляделся и начал шепотом материться, глядя на чинно
сидящих, невозмутимых мотористов, закрывавших
ему выход со всех сторон. Потом, поняв безнадежность ситуации,
успокоился и начал с неподдельным увлечением смотреть на экран, где полуголая
мама обольщала пожилого миллионера. Фильм кончился, оживленные ребята,
обмениваясь комментариями, собравшись группой, дождались Леонтьича. Тот, выйдя
последним, напустив на себя серьезность, сказал: - Ну, блин, я вам этих
басмачей еще дома припомню!» - и показал
кулак ухмыляющемося завпроду. Кэп, разумеется, обо всем узнал,
неожиданно развеселился и походы в кино разрешил, однако еще долго
«прикалывался» в кают-компании по поводу Леонтьича, невольно возглавившего
культпоход на порнушку. Он всегда был нормальным мужиком,
наш капитан!
|