Настоящий мужчина
Эта история реально произошла в
городе Рыбинске. Премьер местного драматического театра соблазнил жену
какого-то второстепенного актеришки. Тот обиделся и вызвал соблазнителя на
дуэль. Вызов был принят! Дуэлянты написали письма для милиции, в которых
указали, что поединок планируется честный и того, кто после него останется в
живых, не следует винить в смерти соперника. После этого в каком-то подвале в
присутствии секундантов они стрелялись на охотничьих ружьях - на двадцати
шагах. Обиженный стрелял вторым (!) и убил-таки обидчика! После чего отправился
в милицию. Его, разумеется, арестовали.
Суд оказался в сложнейшей ситуации.
Вроде бы умышленное убийство как-то не вяжется, а как иначе квалифицировать
дело, непонятно. Убийца ведь даже стрелял не первым. Но сажать-то надо, труп-то
есть! Кончилось дело тем, что ему дали три года «за неосторожное обращение с
оружием»...
Точнее, на этом дело не кончилось.
Через три года актер освободился и вернулся в родной театр. Через два месяца
его попросили уволиться. Потому что, когда он выходил сказать свое «кушать
подано», местные истерички начинали бешено аплодировать, кричать и бросать на
сцену цветы. Как же, настоящий мужчина! Отстоял поруганную честь! А поскольку
он и после тюрьмы остался третьеразрядным актеришкой, такие овации ему по штату
не полагались. На то заслуженные артисты были.
Щас скажу
Случай сей случился в новейшей истории. Один Московский
антрепризный спектакль выехал на гастроли в город N. Спектакль всем Вам хорошо
известный, равно, как и актеры, в нем участвующие: Актриса, народом любимая и
два Актера, народом узнаваемые. И так случилось, что самолет из Москвы так не
хило задержался, что пришлось господам Актерам немало часов провести в аэропорте. Большую часть
времени они потратили на посещение местного буфета. Приятное общение они
продолжили и в салоне самолета. В общем, когда вышли на сцену, актеры, особенно
один из них, были совсем хорошими и веселыми. Играют спектакль, вдруг этак минут
через пятнадцать после начала актер,
который был веселее остальных, забыв про мизансцены и текст, чешет на
авансцену, садится на нее, как на речной бережок, ножки свесив, и говорит в зал
(в коем около тысячи зрителей) текст примерно следующего содержания: «Все это
фигня, это все никуда не годится и не интересно. Я вам щас лучше про свою жизнь
расскажу».
Зал в замешательстве, актеры на
сцене в не меньшем. А актер, закусив удила, начал рассказ про жизнь свою
нелегкую актерскую. Актеры, постояв минуту-другую, за ненадобностью в гримерки-то
и ушли. Наш же герой про жизнь свою от
детского сада до школы, от школы до института рассказывает, да все в лицах и пародиях.
Думаете, сорвался спектакль? Зал
раз десять его прерывал овациями, сам он столько же раз делал паузы, пережидая
хохот зала. Травил он, травил, потом на часы посмотрел да и сказал: «Э, да я уже с вами два часа тут,
у нас уже спектакль бы закончился, так что, дорогие мои, время ваше истекло, засим пока». И ушел.
Зал устроил
ему овации, вызывал на бис, денег взад никто не потребовал.
Протрезвев,
Актер извинился перед партнерами, и даже был понят и прощен...
Не плачь, девочка
В Театре юного зрителя, долго-долго
шел спектакль. Суть спектакля состояла в том, что маленькая девочка, которую и
играла маленькая девочка, ждала после войны своего папу, а папа на войне погиб.
Девочка же, по причине малости, никак не могла понять этого трагичного факта, и
все равно папу ждала. Такая вот серьезная тема: влияние войны на неокрепшую
психику ребенка.
В один из дней актер этого Театра,
не занятый в этом спектакле, под приличной мухой зашел в театр по своим делам.
Поболтав с приятелями, он спустя какое то время обнаружил себя за кулисами,
смотрящим этот трогательный спектакль.
И вот стоит он, смотрит, как на сцене убитая горем девочка папу ждет, у
всех спрашивает: где же мой папа? Актер
понимает, что девочка папу не дождется – погиб он на фронте, и напрасно девочка папу - то зовет.
И так его, актера, эта трагичная
история тронула, так проникновенно легла в чуткую актерскую душу, растревоженную
алкоголем, что не выдержал он полуторачасового детского страдания. И на очередном детском крике со
сцены «Где мой папа?», вышел актер из-за кулис на авансцену, обнял ребенка и
сказал: «Не плачь девочка, я - твой отец».
Можно представить, что было с
актерами на сцене.
Слушай же
Сальери
Идет спектакль «Моцарт и Сальери» по
Пушкину. Никаких отходов от текста, как-никак классическая
трагедия.
Гастроли столичного театра, зал
битком. А спектакль, надо сказать, шел
под фанеру. В то время еще минидисков не было, были бабинные магнитофоны типа «Revox».
Спектакль, отработанный годами, идет плавно. Моцарт с Сальери на сцене, стихи читают, где
надо звукорежиссер фанерку в тему включает. Зал в тему вошел: сопереживает в
полный рост.
Вдруг на немузыкальной сцене у звукорежиссера
«сгорает» Revox. Он у местного спрашивает: запасной есть? А у того только
бытовой, лохматого года выпуска, и скорость там только «38», а вся фанера
записана на «19». А тут спектакль к
включению фанеры идет, звукорежиссер хватает местный магнитофон, переставляет бабину,
коммутирует провода и успевает к
включению.
А на сцене Моцарт выпивает яд.
Сальери спрашивает: «Ты выпил без меня?». Моцарт: «Довольно, сыт я», идет к фортепьяно
со словами: «Слушай же Сальери мой реквием!»
Кульминация спектакля: Моцарт
заносит картинно руки, опускает их на клавиши, звукорежиссер нажимает пуск... и
тут раздается музыка точно по теме - Реквием Моцарта, но в два раза быстрее,
чем надо.
Моцарт упал головой в фортепьяно,
развернулся спиной к залу и еле отговорил текст в сторону Сальери: «Ты
плачешь?». А тот захлебывается в хохоте, закрыв лицо руками. И, еле прерывая
смех, продолжает произносить текст пьесы: «Эти слезы впервые лью... и больно и
приятно... Друг Моцарт... эти слезы... не замечай их. Продолжай, спеши еще
наполнить звуками мне душу...».
На тексте «спеши еще...» оба
Пушкинских героя почему-то уже лежали на сцене, а зал под креслами.
В порче халатов виноваты крысы
В одном Театре, Московском, весьма
знаменитом, какое-то время шел спектакль под названием «Один». И шел он на малой сцене
театра, где мест всего 90. И была в том спектакле режиссерская находка,
заключающаяся в том, что вместо номерков в гардеробе зрителям выдавали белые больничные халаты.
Сдает зритель пальтишко, а ему - халатец. Такая была фишка: как бы все зрители
- посетители больницы.
Прикупил театр 100 халатов
больничных, во время спектакля они висели на крючках в гардеробе, а после
гардеробщик сносил их в администраторскую. И все сто халатов «висели» на
главном администраторе. А в подвале Театра была сауна - любимое
администраторское место, куда тот каждодневно хаживал с разными гостями и приятелями.
И каждому гостю выдавал по халату - для цивильности и комфорта. Эти же халаты служили
половыми тряпками, материей для вытирания столов, упаковкой для заворачивания
всякой всячины. Со временем, естественно, приходили они в негодность и сносились в мусорный контейнер неподалеку.
А поскольку спектакль «Один» шел
редко, а народ как - то не проявлял особого фанатизма при его посещении, то
имеющихся халатов всегда хватало. А тут спектакль и вообще сняли, чему
администратор возрадовался и совсем перестал заниматься экономией халатов.
Вскоре их осталось всего 6 штук из ста.
Вдруг назначают этого «Одина»:
какие-то западные продюсеры захотели его посмотреть, чтобы отобрать для
зарубежных гастролей. Спектакль подготовили, а халатов нет. Администратор и
говорит: «А халатов нету, вот 6 штук есть, а больше нет». Главный бухгалтер
ему: ты, дескать, материально ответственный - будешь платить. Он ей, а они
пришли в негодность по объективным причинам, я сейчас акт на списание напишу.
Ну, пиши, а мы посмотрим на твои причины.
Далее дословно - акт:
«Акт на списание халатов
больничных белых матерчатых.
Из вверенных мне, ФИО, на
ответственное хранение, упомянутых выше по тексту настоящего Акта материальных
предметов:
1. 34 (тридцать четыре) предмета
пришли в негодность, в силу ветхости материи, случившейся под воздействием
временного фактора.
2. 37 (тридцать семь) предметов
были подвержены процессу гниения в результате хранения в помещении не должного
температурно-влажностного режима, о чем я неоднократно устно докладывал
соответствующим работникам Театра.
3. 23 (двадцать три) предмета были
сгрызены крысами, которых в ночное время привлекал гнилостный запах (см.п.1) и
ветхлость материи (см.п.2).
4. 6 (шесть) оставшихся, методом
арифметического вычитания из цифры 100 численных значений п.п.1, 2 и 3 настоящего
Акта, предметов готов предъявить и предоставить для проведения спектакля
«Один».
Число, подпись».
Акт был сдан в бухгалтерию, после
чего оттуда пропал и через неделю его текст, без купюр, появился в газете
«Московский комсомолец».
Гуськов жив!
Давно уже это было. Спектакль
начинается с того, что летчик-испытатель Гуськов пилотирует новый самолет,
разбивается, все конструкторское бюро еще не знает, что он погиб, приходит
посыльный и сообщает «Гуськов погиб!». Это первые десять минут спектакля,
остальные два часа идет разбор: кто виноват в смерти Гуськова, да что делать.
В этот раз все идет нормально,
Гуськов взлетел, бюро сидит, следит за полетом по мониторам-радарам, самолет с
мониторов исчезает, конструкторы отговаривают текст, типа: не случилось ли
чего, не появился ли самолет. Ожидают посыльного с трагической вестью. Тут входит
посыльный и говорит: «Гуськов жив!». Наступает настоящая театральная пауза...
Начальник конструкторского бюро,
пытаясь спасти ситуацию, спрашивает: «Это точно?» - «Абсолютно, он жив!» - «Но
этого не может быть, самолет исчез с радаров, наверное, Гуськов погиб» - «Нет,
Гуськов жив и будет жить!» Начальник бюро говорит: «Ну... тогда... занавес».
Спектакль тут же отменился, актера -
посыльного прямо из театра отвезли в психиатрическую больницу. Оказалось, что у
него реально на сцене «поехала крыша».
Когда его по театру несли в машину
скорой помощи, он кричал: «Во всем виноваты евреи!», на что художественный руководитель
театра оптимистично отреагировал: «Значит, не окончательно болен, поправится».
Олег дома?
Спектакль «Молодая гвардия».
Молодогвардейцы на квартире Олега Кошевого разрабатывают план диверсионных
действий, где там биржу взорвать, где листовок разбросать. Все проблемы свои
порешали - время расходиться. Для сплочения рядов партии спели хором «Вихри
враждебные» и по одному разбежались. Следующая сцена - мать Олега Кошевого в
другой комнате страдает за дело молодогвардейцев и дюже волнуется за судьбу
сына. Полное затемнение, перестановка декора на комнату матери, рабочие сцены в
темноте что-то уносят, что-то приносят, все быстро по секундам, по накатанному.
Осветитель обычное время темноту
выдержал и свет зажег. На сцене комната матери, сама мать в образе страдалицы и
...рабочий, который задержался и смыться не успел. И зрители видят такую
картину: страдающая мать Олега Кошевого в
темной одежде времен войны и рабочий в майке с надписью «Не стой над душой», с
молотком за поясом, в широченном
комбинезоне, с торчащим инструментом из кармана.
Но рабочий, не даром в театре
работал, быстро нашел выход из положения.
Тоном заговорщика говорит он матери:
- А Олег дома?
- Нет, ушли все только что. Беги,
может, догонишь еще, - говорит мать.
Рабочий убегает за кулисы, по
дороге успевая пропеть: «Вихри враждебные веют над нами».
|