Александр Радушкевич
Вода и
небо, синь и
ветер,
простор, знобящий до
костей.
Нет ничего на белом свете
прекрасней жизни
и страшней.
В низине, у ручья,
где ивы,
где бледной радуги дуга,
тревога волнами прилива
затапливает берега,
и провисает над водою,
как телефонный провод,
страх,
и тленом,
сыростью,
бедою
весь воздух, кажется, пропах.
Отсюда рвались вверх,
на гору,
захлебывался кровью рот.
А справа громоздилось море,
а впереди -
японский дот.
Вершина!
Здесь гудит и стонет
трава жестяная, клонясь.
Коснусь -
и задрожит в ладонях
времен нерасторжимых связь.
Вон - от бессильной злобы щерясь,
как волчий голос, одинок,
ветрами выбеленный череп
грызет ромашки стебелек.
А цепь,
державшая за горло,
чтобы не бросил пулемет,
давно уж горло перетерла
и под валун, змеясь, ползет...
Видны отсюда сверху море,
хребет скалистый -
вся земля
с ее любовью,
болью,
горем,
с дымком далеким корабля.
И если память нас оставит
в какой-нибудь недобрый год,
то этот смертник первый встанет
за
свой оживший пулемет.
|