Мне довелось прожить несколько
недель (в купе поезда, каюте, гостинице) с очень интересным человеком. Дважды
Герой Советского Союза, один из самых популярных и любимых в армии
военачальников (я никогда не слышал о нём никаких отзывов, кроме очень хороших).
Генерал-полковник Иван Михайлович Чистяков выступал перед военными и их
семьями, а мы, артисты, затем давали концерт. На сцене Иван Михайлович, в
основном, повторял то, что было написано о нём в книгах, а мне он часто
рассказывал истории, которые тогда напечатать было нельзя, да, наверное, и
рассказывать не рекомендовалось. И если я уже, признаюсь, забыл: с
какого именно плацдарма и в котором часу утра началось то или иное наступление
(можно посмотреть в книге), то вот все эти истории помню, как будто бы опять
слышу голос рассказчика:
Приносит мне председатель трибунала
бумагу: - Подпишите, Иван Михайлович!
Завтра в 09:00 хотим новобранца у Вас тут перед строем расстрелять. – За что, - спрашиваю, - расстрелять? – Бежал с поля боя. Всем другим трусам в
назидание. А я эти расстрелы, скажу тебе,
терпеть не мог. Я же понимаю, что этот молокосос вчера за материну юбку
держался, дальше соседней деревни никогда не путешествовал. А тут его вдруг
схватили, привезли на фронт, не обучив как следует, сразу бросали под огонь.
Я ведь тоже (даже в книжке своей об
этом пишу) с поля боя по молодости бегал. И не раз, пока дядя (я под его
началом был) своими руками пристрелить не пообещал – и я был уверен, что
пристрелит. Это же стра-а–ашно! Взрывы, огонь, вокруг тебя людей убивают, они
кричат: с разорванными животами, с оторванными ногами-руками... Вроде и мысли в
голове о бегстве не было, а ноги тебя сами несут, и всё дальше и дальше. Ох, как же трудно со своим страхом
справиться! Огромная воля нужна, самообладание, а они с опытом только приходят.
С ними люди не родятся. И вот этого мальчишку завтра в
09:00 возле моего КП убьют перед строем... Спрашиваю председателя трибунала: - А вы разобрались во всех деталях
его воинского преступления? Тот мне: - А чего тут разбираться? Бежал – значит,
расстрел, о чём тут ещё можно разговаривать? Всё ясно. Говорю: - А вот мне не ясно из твоей
бумаги: куда он бежал? Направо бежал, налево бежал? А, может быть, он на врага
бежал и хотел других за собой увлечь! А ну, сажай свой трибунал в машину и
следуй за мной – поедем в эту часть разбираться. А чтобы в эту часть проехать, нужно
было обязательно пересечь лощину, которая немцем простреливалась. Ну, мы уже
приспособились и знали, что если скорость резко менять, то немецкий артиллерист
не сможет правильно снаряд положить: один обычно разрывается позади тебя,
другой впереди, а третий он не успевает – ты уже проскочил. Ну, вот выскочили мы из-за бугра и
вперёд. Бах-бах, - пронесло и на этот раз. Остановились в перелеске, ждём – а
трибунала-то нашего нет, не едут и не едут. Спрашиваю шофёра: - Ты точно видел, что немец мимо
попал? - Точно,- говорит, – оба разрыва даже не на дороге были! Подождали мы их с полчаса и поехали
дальше сами. Ну, всё я там выяснил, насчёт новобранца: бежал в тыл, кричал
«Мама», сеял панику и т.д. Поехали обратно. Приезжаем на КП. - Что случилось с трибуналом? -
спрашиваю. – Ничего не случилось,- мне говорят. - Они
сейчас в столовой чай пьют. Вызываю командира комендантского
взвода, приказываю немедленно доставить трибунал ко мне. Через пять минут
приводят ко мне эту троицу. Один ещё печенье дожёвывает. Спрашиваю: - Куда вы делись? Почему не ехали
за мной, как я приказал? - Так ведь обстрел начался, товарищ
генерал-полковник, поэтому мы назад и повернули. Говорю им: - Обстрел начался, значит, бой
начался. А вы меня бросили в этом бою, струсили. Кто из вас законы военного
времени знает? Что полагается за оставление командира в бою и бегство с поля
боя? Побелели. Молчат. Приказываю
командиру комендантского взвода: - Отберите у этих дезертиров
оружие! Под усиленную охрану, а завтра в 09:00 расстреляйте всех этих троих
перед строем! Тот: - Есть! Сдать оружие! На выход! В 3 часа ночи звонит Хрущёв (член
Военного Совета нашего фронта): - Иван Михайлович, ты, что, вправду
собираешься завтра трибунал расстреливать? Не делай этого. Они там уже Сталину
собрались докладывать. Я тебе прямо завтра других пришлю взамен этого
трибунала. - Ну, уж нет,- я Хрущёву говорю. –
Мне теперь никаких других не нужно! Только этих же хочу. Тот засмеялся, говорит: - Ладно, держи их у себя, раз
хочешь. И вот аж до самого конца войны мне
ни одного смертного приговора больше на подпись не приносили.